Снайпер Юлия «Белка»: моя функция — оберегать

Версия для печати

... Самооборона пошла на фронт. Мы заботились о 55-й бригаде, 37-м батальоне, подразделениях Нацгвардии. Ребята и их родственники стали для нас родными ... Я поняла, что должна делать еще больше, чтобы эта проклятая война кончилась. Поэтому решила, что буду оберегать ребят на передовой. А это и есть работа снайпера ...

Снайпер — одна из элитных армейских профессий, покрытая флером военной романтики и боевыми байками.

Но мало кто знает, что снайпер — это тяжелая работа для людей физически и психологически сверхстойких: подготовка к боевому выходу за несколько суток; десятки часов сосредоточенного наблюдения за целью в недвижимой позе в жару, лютый холод, дождь или снег; вода — через трубочку из резервуара снайперского наплечника; пища — кусок шоколада; для физиологических нужд — специальные приспособления... Иногда ради одного-единственного выстрела снайпер находится на огневой позиции по несколько суток почти без сна, в постоянной боевой готовности. Но, несмотря на всю сложность, особого мастерства в снайперском деле достигают представительницы слабого пола. Так что — слабого ли?

Знакомьтесь: Юлия Матвиенко — женщина-снайпер, позывной «Белка». Она героиня проекта «Невидимый батальон», реализуемого общественной организацией «Институт гендерных программ» при поддержке агентства США по международному развитию через проект USAID «У-Медиа», воплощаемый Интерньюс Нетворк. Цель проекта «Невидимый батальон» — исследовать и сделать достоянием гласности специфику участия женщин в боевых действиях во время АТО, изучить особенности их адаптации к мирной среде после демобилизации, а также осветить результаты своих исследований, чтобы «Невидимый батальон» наконец стал видимым. Ведь присутствие женщин на войне — тема для руководящего состава ВСУ весьма неудобная, поскольку до гендерного равенства в украинской армии ой как далеко.

— Юлия, расскажите, пожалуйста, почему вы решили принять участие в проекте «Невидимый батальон»?

— Когда я пришла в Вооруженные силы Украины, в учебке нас учили упражняться с автоматами, мы сдавали нормативы, бегали, ползали, рыли окопы, преодолевали полосу препятствий. С нас, девушек, требовали больше, чем с мужчин. И это правильно, ведь это для нашей же безопасности. Мы очень старались. Но потом оказалось, что женщины не имели права занимать должность снайпера, поэтому числились как санитарные инструкторы, водители-механики, швеи, поварихи. Переживали: если с нами что-то случится во время боевых действий, у комбата будут проблемы. Ну разве может швея или санинструктор получить ранение на оккупированной территории, разве может повариха пропасть ни с того ни с сего бесследно? Но все же воевали. Потом случилось так, что нас пригласили в администрацию президента на вручение государственной награды — ордена «За мужество».

После церемонии, во время разговора с начальником Генштаба, женщины, там присутствовавшие, рассказали о ситуации с женскими и неженскими должностями в ВСУ. Оказалось, что в Минобороны над этим вопросом уже работают. И действительно, через несколько месяцев меня пригласили в Генштаб, где правозащитники, депутаты, генералы и волонтеры обсуждали именно этот вопрос. И приказ насчет гендерного равенства в ВСУ тогда подписали. Сейчас девушки могут быть не только швеями, поварихами, связистками или медиками, но и снайперами и корректировщиками. На том же мероприятии в Генштабе я узнала о проекте «Невидимый батальон», познакомилась с его руководителями. Тогда и решила принять в нем участие, ведь это важно, это все ради нас, женщин, которых будто и нет на войне.

В тему: Как воспринимают женщин на войне?

— С чего для вас началась война?

— Не могу сказать точно. Наверное, это было в несколько этапов. Первый — это Майдан, когда людей забивали до смерти в Мариинском парке. Потом — расстрелы на Грушевского, где в людей стреляли, как на сафари. Это было ужасно. Мир перевернулся! Украинских людей уничтожали те, кто должен был их защищать. В то время я была дома, с детьми, и лишь они меня удержали, чтобы не поехать в Киев. Я ходила на запорожский Майдан. Его тоже жестоко разогнали, людей били, загоняли по улицам, как скот. Потом был Крым. Там родственники мужа — брат, мама и отец... Когда они звонили и говорили, что наше родное Запорожье — это Россия, мой муж возмущался. Как-то на вопрос отца: «Если я приеду к тебе, ты в меня будешь стрелять?» — ответил: «Да, отец, если ты приедешь с оружием строить здесь Россию, я в тебя буду стрелять». Тот разговор с родными была последний, они остались в Крыму...

Второй этап — когда в Запорожье привезли тело погибшего «Матвея», бойца батальона «Донбасс», которого убили, когда батальон попал в засаду в Карловке. Самооборона о похоронах никому не говорила из-за возможных провокаций. Но от ОГА, где было прощание, прошла информация «Общественного», и очень быстро на площади собралось много народа. Тогда мы пронесли гроб по центру города, и люди вздрогнули от боли и печали. Это поразило, и я очень остро поняла, что надо что-то делать, что это война. Тогда я стала волонтером. Мы собирали помощь по магазинам и супермаркетам, дежурили на складе, куда люди сносили помощь, паковали коробки, грузили их в автомобили. Отправляли помощь в Днепр, где в аэропорту формировали палеты, которые военные сбрасывали с неба заблокированным на передовой ребятам.

Третий этап — август 2014-го... Как-то одна из наших волонтеров позвонила по телефону и попросила срочно найти триста мешков для трупов, потому что уже нигде нет, уже все раскупили. Я тогда была сама дома, и я сорвалась, кричала, как раненое животное. Это был ужас! Триста погибших! И уже мешков нет, так сколько же их погибло! Мальчики, родные, пусть это будет страшный сон! До сих пор не знаю, как я овладела собой. Нам тогда пошили эти мешки. Но в то время я встретилась со знакомым, который забирал из морга тело своего друга, он рассказывал, что ему вынесли два мусорных пакета...

Потом начали плести защитные костюмы «кикиморы». Волонтеров было много, но и работы хватало, мы забывали, когда спали и ели, забывали обо всем...

Четвертый этап — осень 2014 — весна 2015-го. Самооборона пошла на фронт. Мы заботились о 55-й бригаде, 37-м батальоне, подразделениях Нацгвардии. Ребята и их родственники стали для нас родными. Мы ездили на передовую к ним, и возвращаться в мирный город мне было все труднее. Они там, а ты здесь, каждую минуту думаешь, как они... Я поняла, что должна делать еще больше, чтобы эта проклятая война кончилась. Поэтому решила, что буду оберегать ребят на передовой. А это и есть работа снайпера.

— Как отреагировали родные?

— Когда я начала ездить на передовую и редко бывать дома, я просила у детей прощения... На что дочь, ей тогда было девять лет, сказала: «Мам, ты делаешь очень нужное дело, ты помогаешь людям!» Сыну, когда началась война, было семь. Он гордится тем, что отец и мама защищают Украину. Но грустит. Сейчас дети живут с моей мамой. Молятся, ждут и очень радуются, когда мы с мужем приезжаем домой. Мама у меня очень героическая женщина. Она болеет, ей трудно, но держится. Мой отчим тоже держится. Кстати, он российский полковник в отставке, в свое время в соцсетях довел себя до инсульта, убеждая бывших коллег, что его, россиянина, никто в Украине не обижает.

— Позывной «Белка» — это потому что рыженькая?

— Сначала позывной был «Рыжая», его придумал наш начштаба. Но пришел комбат и сказал, что я принадлежу к рыжим и пушистым, поэтому «Белка». Так и осталось, как комбат сказал. Он для нас был отцом — большой, надежный, свой. Когда шла в батальон, знала: что бы ни случилось с нами, он по минному полю за нами приползет и вытащит, следует это по уставу или нет.

— Что вас поразило на передовой в первые часы, когда туда прибыли?

—Это было осенью 2014-го, когда приехала как волонтер в 37-й батальон. Было поздно, и пришлось остаться у ребят ночевать. Это была Новобахмутовка. Там с места дислокации очень широкий вид открывается. А ночью работала артиллерия, «Грады». Авдеевка, аэропорт, Горловка — на горизонте все пылало и летало, это был ад. Мне тогда показали яму, сказали: «Услышишь команду „Нора!“ — у тебя есть четыре секунды, чтобы туда прыгнуть». На меня надели броник, каску... Проснулись где-то в 6:00 от залпов «Града», будто он возле нас работает. Тогда узнала, если хорошо слышать «Град» — это хорошо, свои, а если где-то далеко, то по нам... Тогда, вернувшись в Запорожье, хотела кричать людям на улицах: «Люди! Там война!» Сдерживалась. Понимала, что не услышат, ведь чтобы осознать, надо увидеть. Но это хорошо, что они не видят. И не видят наши дети. Поэтому мы должны войну сюда и близко не подпускать... Всеми силами.

— Юля, как вы чувствуете себя в мужском коллективе?

— Для меня давно нет разницы между мужским и женским коллективами. С девушками-волонтерами чувствовала себя прекрасно, и в коллективе ребят-солдат, командиров — тоже. Ребята — это мои братья, которые должны вернуться домой живыми. А я с ними, чтобы хоть чем-то им в этом помочь. Когда иду в разведку — это для того, чтобы пехота, сидящая в окопе, была в безопасности. Уничтожение сил противника тоже бережет наших ребят. Я знаю, что этих ребят в глаза никогда не увижу, но они мне родные. Очень переживаю, когда что-то случается, но собираю себя в кулак и делаю свою работу.

— Вы на войне в любое время рискуете жизнью. Страшно?

— Страшно... Меня очень выручает то, что у меня запоздалая реакция на стресс. То есть когда уже все кончилось, все в безопасности, у меня начинают трястись руки и колени. Это выход адреналина. Поэтому, когда мне нужна ясная голова, она у меня есть. А что потом — это уже неважно. Это можно пережить.

— Что помогает преодолевать страх?

— Всем страшно... Когда страха нет, исчезает осторожность, появляется большая вероятность того, что погибнешь или подвергнешь опасности товарищей. Но нельзя, чтобы страх мешал. Чтобы не давать ему волю, мы еще в учебке придумали способ: в самой трудной ситуации... петь песенку. Это действительно помогает. Когда нет сил ползти, когда замерзаешь, лежа на морозе, и надо прекратить дрожь от холода, когда по тебе стреляют, а ты не можешь даже голову поднять, тихонечко под нос напеваешь. Моя песенка — «Била мене мати березовим прутом, щоб я не стояла з молодим рекрутом». Была ситуация, когда по мне стреляли, и ребята уже думали, что меня нет. А потом услышали, как я тихонько себе пою, и поняли, что со мной все хорошо.

— Юля, вы очень красивая. На войне принаряжаетесь? Или не до этого?

— Не считаю себя красивой. И в окопах даже не думаю об этом. Когда-то, еще осенью 2015-го, мы каждую ночь делали засады, а утром возвращались в блиндаж отсыпаться. Мне позвонила очень хорошая девочка из Запорожья, хотела помочь нам, девушкам, предлагала выслать какие-то маски, приехать и сделать маникюр. Я тогда так и не смогла ей объяснить, что мы живем в яме, что всю ночь пролежали на кладбище, что ногтей у нас нет, чтобы их не повырывать, и что мы уже две недели не мылись, из гигиенических процедур — только влажные салфетки. Но так не всегда. Мы научились организовать себе быт в любом поле. Красили волосы с помощью зубной щетки и вилки. Ребята над нами посмеивались, своим женам по телефону рассказывали, что не стоит ходить к парикмахерам, можно красоту навести щеткой и вилкой. А еще на передовой ребята зимой баню мастерят, летом — душ. Но о красоте здесь не думаешь, не нужно это.

— А как насчет мужского внимания на передовой? Ведь ребята по полгода без женщин...

— Никто и никогда глупых мыслей в голову не пускает. Это лишнее. Каждого ждут дома, каждый должен вернуться к своей семье. Да, за девушками других профессий иногда ухаживают, за нами — нет, уважают. У нас всегда при себе оружие. Но, знаете, все же стараемся не очень показывать, что мы женщины. Когда я жила с ребятами на взводном опорном пункте, больше всего боялась идти в полевой душ. Старалась мыться очень быстро, ведь если начнется обстрел, у тебя два варианта: то ли прыгать голой в окоп, то ли погибнуть в этом душе, пока оденешься. Ну, и еще ранения боюсь — как тебя ребята будут раздевать...

В тему: Две Марины

— И что, ни разу никто не ухаживал?

— Были ситуации, когда ребята объяснялись, но я не обращаю внимания. А то еще и по голове могу дать, чтобы на место встала. Потому что есть мирная жизнь, там надо любить. Там есть девушки, которые в платьях, которые хорошо пахнут, которые не кричат по ночам и не воюют во сне... Мой муж это знает, и даже не ревнует. На войне мой пол — солдат.

— Юля, муж воюет вместе с вами? Как относится к тому, что у вас такая непростая работа на передовой?

— Нет, не вместе, у него более технический профиль, он связист. Недавно он подписал контракт, а я перевелась в их подразделение. Но даже теперь мы встречаемся только на базе или в отпуске. Что касается моей профессии, наверное, лучше он сам ответил бы, но, думаю, что, зная меня 15 лет, муж понимает: я не могу быть в стороне от этой войны. Да, у нас разные профессии, но на территории боевых действий все рискуют.

— Если бы вы услышали весть, что война окончилась, что в первую очередь сделали бы?

— Хочу ее услышать где-то на российско-украинской границе в довоенных пределах. Потом, когда увижу бетонную стену и заминированные от «братьев» поля, поеду куда-нибудь, где нет людей, и буду реветь. Тогда уже будет можно. За всех, за все... За то, во что нас превратили; за то, что нам пришлось пережить; за то, что жива. Поеду к мальчикам на могилы, ко всем, поговорю с ними. Потом вернусь в Донецкую область, буду просить обещанные атошникам 2 га именно там, и буду уговаривать беженцев вернуться домой. Надо, чтобы патриоты вернулись, это хоть и разоренная земля, но наша. Это — Украина.

— Юля, вы еще воюете, так что должна быть некоторая конфиденциальность, и принимать участие в публичных проектах — это определенный риск.

— Да, у меня такая работа, что я должна закрывать лицо, и когда нужно — я его закрываю. Однако, если все время молчать, ничего не изменится в нашей жизни. Впервые я выступила на телевидении как волонтер. Я переживала тогда — прифронтовой город, много сепаров. Но прошло, и благодаря телевидению мы сделали намного больше, чем сделали бы без него. Сейчас то же самое. Молчать, прятаться, бояться — ничего не изменилось бы, и девушки, которые выполняют серьезные боевые задания, до сих пор числились бы швеями и поварихами. Ну хорошо, меня узнают, найдут и убьют — и что? Они сразу победят в войне? Нас таких тысячи. Нет... Не следует молчать. Мы не герои. Мы просто делаем то, что делаем, мы есть. И еще — все будет хорошо! Все будет Украина! Потому что мы действительно этого заслуживаем!

—

Юлия Волкодав, опубликовано в издании «Зеркало недели. Украина»

В тему:

• Снайпер. История жизни по ту сторону прицела
• Снайпер Надежда о работе на Донетчине и Луганщине
• «Не могу понять, как ни одна из этих автоматных очередей нас не зацепила»
• И словом, и делом: журналист Майкл Щур — лучший снайпер ВСУ
• Как изменилась армия за три года АТО — глазами волонтера